меня такой здоровый, трёхколёсный, с него не упадешь никогда.
— Мы с подругой как–то нажрались и пошли кататься на коньках. Мы, по–моему, весь снег собрали, подруга ногу подвернула.
— Видишь, нажрались и пошли кататься. А не нажрались бы — так и хрен пошли бы.
Отдых в компании у меня все равно связан с каким–то кутежом. Отдыхать ты можешь один поехал в Пушкин и гуляй себе по парку. Или в Павловск, да, белочек кормить.
— Ездили тут вчера в Павловск, одна несчастная белочка там была на всех…
Началось с того, что Юля проснулась и заявила, что она в такой прекрасный день — синее небо, тёплый ветерок — хочет подышать свежим воздухом. Где–нибудь не в городе. Мы взяли с собой Курицына и его дочь Геру и поехали в Павловск. Ехали долго, и меня укачало. Я вообще ненавижу все эти «мягкие» иномарки. Лучше уж трястись по кочкам.
Курицын был слегка пьян и растрёпан. Когда приехали в парк, он первым делом побежал писать на дерево. Юля купила у бабушки орехов. Для белочек. Там так и было написано орехи для белочек. Стихами. И нарисована жирная белочка с орехом. Почему она такая жирная, мы поняли позже. Потому что она в этом парке одна, ну максимум, их две, а желающих покормить — сотни. За одной белочкой Юля долго гонялась по зарослям, крича «кис–кис!» с орехом на вытянутой руке. Белочка удирала. Юля промочила ботинки и отстала. В парке было тихо, сыро и солнечно. Курицын с дочкой курили траву. Я фотографировала сама себя. Юля дышала свежим воздухом.
Скульптуры в парке были одеты в деревянные чехлы, как будто вокруг было много–много деревянных туалетов. Настоящего же туалета не было ни одного. Хотя указатель присутствовал. Мы шли по стрелке с надписью «туалет», которая игриво петляла по всему парку, посылая нас то туда, то обратно. Мы обошли весь парк, видели печальную лошадку. У ней губа свисала презрительно. Потом к ней в повозку сели папа и мелкая дочка, и лошадка резво побежала. Папа отгадывал кроссворд.
Туалет мы так и не нашли. Пришлось писать в кустах. Крапива обожгла мне зад. Вот тебе и парк.
На обратном пути мы встретили дядьку. Он сидел на напряжённых ногах, с орехом на ладони. Подманивал жирную белочку. Юля увидела её и вновь погналась за ней, чтобы покормить. Белочка сдристнула.
— Вы мест не знаете. Сейчас они активно начнут на зиму припасы делать, у них же инстинкт, так что они будут тут по дорогам бегать. Ну да, они там закормленные.
— А с семьей?
— Какой же это отдых.
— Ну, все равно, не бухаешь. Или бухаешь?
— Конечно, до беспамятства не напиваюсь, так же потерять можно ребенка–то.
— С младенцами ты не возился?
— Возился, почему нет
— Ну и на сколько тебя хватало Или опять же с бухлом, нормально
— Нет, ты что. Это ж такая ответственность. Смысл бухать? Как? Я не знаю, чего про него говорить–то, про бухло? — Шнур, похоже, недоволен. — Проблема на самом деле в том, хочется тебе или не хочется, помогает или мешает. Если ты не мешаешь окружающим, бухай, ради Бога. Мне кажется, проблема утрирована.
— Почему творческие люди в основном пьют или курят, то есть находят для себя какие–то дополнительные стимулы? — не отстаю я.
— Мне кажется, что это не стимулы. Для меня, вот, совершенно наоборот. У меня происходит такая защитная реакция, чтобы совсем с ума не сойти. Когда ты что–то делаешь и понимаешь, что это сильно, то все равно ты переживаешь эти эмоции внутри себя. И когда ты их переживаешь, то это примерно то же самое, как друга похоронить. И, собственно говоря, после этого пьешь…
Ладно, хватит с него. Есть тема пооживленнее алкоголя.
— Ты вообще нормально с журналистами про секс говоришь?
— Да, спокойно, конечно.
— Не в общих чертах, а про свою личную жизнь?
— Не знаю, смотря до какой степени.
— Ну, до какой степени?
— Не знаю. Задавай вопросы.
— Лижешь ли ты своей девушке? Сосет ли она у тебя?
— Сосет и глотает. Можно, конечно, ответить, но я не вижу смысла, потому что и так все понятно.
— Ну, может быть, у тебя какие–то предрассудки
— Ну, говна не ем. Есть предрассудки такие, комплексы.
— А с мужиками?
— Слава Богу, нет, никогда. Женщин люблю.
— Ну а какого–нибудь симпатичного мальчика, похожего на девушку?
— Нет. Мне кажется, это некий суррогат, все равно. Если есть пиво, зачем пить мочу?
— Люди пьют и лечатся.
— Ну, да, я про то же.
— Девушка же тебя не может трахать в зад. А попробовать все надо. Ты так не считаешь?
— Все да не все, знаешь? Если все попробовать, то тогда каждому нужно закончить жизнь самоубийством. Но тогда ты не узнаешь, как умереть своей смертью. Как ты все попробуешь в этой схеме?
— С творческими людьми я тут пообщалась, очень много таких, которые и с мальчиками, и с девочками.
— Значит, я не творческий.
— А денег много зарабатываешь?
— На мой взгляд, до фига.
— Друзья как к этому относятся Они же не все так зарабатывают.
— Кто–то больше, кто–то меньше, но все нормально себя чувствуют.
— У меня подруга очень мало зарабатывает, еще мама, братик, надо всех кормить. И она стремается у меня вообще деньги занимать «В дружбе не должно быть денег». У тебя, вот, как с этим делом?
— Мы, старое поколение, в Советском Союзе еще пожили, и, собственно, завтрак, обед и ужин составлял пакет молока и батон хлеба, так что… Нужны деньги? На.
— А этому человеку не стремно, что он у тебя все время берет деньги?
— У меня не берут все время деньги. Есть люди, которым я даю и прощаю долги. Это нормально, на мой взгляд, потому что каждый в такой ситуации может оказаться.
— Если человек богатеет, то у него сразу куча друзей, родственников появляется, все приезжают, что–то требуют.
— У меня, на самом деле, круг общения увеличился, а круг друзей — нет. Какой был, такой и остался.
— Все настоящие друзья почему–то со школы, со двора, из детства. А нельзя найти настоящего друга, например, в твоем возрасте?
— Ну почему. У меня есть два таких друга, которых я знаю лет пять, наверное.
— Они же не лучшие. Лучший один, все равно.
— Лучший — это субъективно. Просто с ним пережито больше, вот и все.
— Наверное, на тебя девки стали пачками вешаться, после того как ты музыкантом стал?
— Даже не знаю. Знакомиться не представляется никакой сложности, во всяком случае.
— А раньше?
— Раньше
